НАШИ ВЕТЕРАНЫ ЕСТЬ ТАКАЯ РАБОТА-ХОДИТЬ В РАЗВЕДКУ!
Записи в трудовой книжке бывают разные, но такая как у Евгении Андреевны Губанищевой - одна на тысячи. В соответствии с отметкой о трудовой деятельности, в июле 1942 года, семнадцатилетней девчонкой, она была принята на работу бойцом специального секретного подразделения - отделения разведки партизанского отряда УНКГБ по Калининской области. И с этого момента началась работа, которая заключалась в том, чтобы раз за разом, рискуя жизнью, переходить линию фронта и идти в тыл врага, выполняя задания командования.
Начало войны: «Немцы свирепствовали. Чувствуя себя полновластными хозяевами, они пытались всячески запугать население, подавить малейшее сопротивление…» - В первые дни войны советская армия оказалась готова к боевым действиям, отсутствовал единый фронт, четкое взаимодействие между различными видами войск, приграничные части были недостаточно вооружены, это привело к отступлению Советской армии, и уже в конце июля немцы оккупировали мой родной город Великие Луки, - рассказывает Евгения Андреевна. – Мой отец, в первые дни войны, ушел в армию добровольцем. Мама, собрав шестерых детей, пыталась вырваться с оккупированной территории, но это оказалось нереально: немцы слишком быстро двигались вперед, отрезая пути для эвакуации. Когда мы вернулись в город, наш дом был уже сожжен. Немцы свирепствовали. Чувствуя себя полновластными хозяевами, онипытались всячески запугать население, подавить малейшее сопротивление. Частыми стали публичные казни. Фашистские солдаты сгоняли народ в центр города, где сжигали и вешали не только партизан, но и тех, кто проявлял малейшее неповиновение режиму. Не жалели ни молодых, ни старых…Дажедети должны были принести пользу Рейху, их свозили в специальные пункты, чтобы выкачать кровь для раненных в боях немецких солдат.
Трудовой лагерь:«Нам объявили, что по пути в Германию нас кормить не будут, и мы должны добыть себе сами пропитание…»
- Весной 1942 года я вместе с другими молодыми людьми попала в трудовой лагерь. Нас заставляли копать противотанковые окопы. Жили в бараках, практически без еды, каждый день ходили по десять километров до места работ и обратно. Тяжело было физически, но еще тяжелей морально: невыносимо было осознавать, что работаешь на врага.Наши войска отступили все дальше и дальше, противотанковые рвы стали не нужны, и молодежь решено вывезти в Германию. Нам объявили, что кормить нас в пути не будут, и предложили сходить ближайшую деревню и обменять свои вещи на продукты. А какие у нас были вещи? Сменная одежда, и то не у каждого. Но это был шанс для побега. Я подговорила свою подругу Таню, не возвращаться в лагерь, а попытаться пробраться в деревню, откуда были родом мои родители.Шли несколько дней, останавливались в деревнях. Как-то ночью, когда брели по какому-то полю услышали крики: стойте, взорветесь, там мины! Это были партизаны. Нас отвели в штаб, и на следующий день приехал офицер из УН КГБ. Нас долго допрашивали, считая, что мы завербованы немцами. Положение усугублялось тем, что в паспортах у нас стояли немецкие штампы, которые свидетельствовали о пребывании на оккупированной территории в Великих Луках.Кстати, с этим паспортом я прожила еще долгие годы. Даже когда после войны, в 1948 году, работала в Риге в уголовном розыске, у меня был паспорт с немецким штампом. Партизанский отряд: «Мы были патриотами и ненавидели немцев, поэтому страха не было…» Ну а тогда, в 1942-м, после многочисленных допросов, нас поставили перед выбором, либо мы вступаемв партизанское движение, либо нас отправляют в Сибирь.А мы, несмотря на то, что своими глазами видели, как жестоко немцы расправляются с партизанами, были только рады такому предложению. Мы были патриотами и ненавидели немцев, поэтому страха не было. Конечно, жизнь у нас была не из легких, нам давали самые сложные задания:двум семнадцатилетним девчонкам, которые выгляделиподростками, было куда легче было передвигаться по оккупированной территории и добывать сведения. Тем более я неплохо знала немецкий язык: до войны у нас была учительница коренная немка, да и в медучилище мне легко давалась латынь и немецкий…У нас появились позывные Роза и Тюльпан. Работали вдвоем. Ходили через линию фронта несколько раз в месяц.Ночевали в деревнях, в крайних хатах, чтобы в случае чего можно было убежать в лес. Конечно, это было очень опасно, немцы поняли тактику партизанского движения,многие операции терпели провал,пойманныхпытали и казнили. Бывало и мы натыкались на полицаев, и на немцев, и тут главное было не запутаться в легенде, которую каждый раз разрабатывали в отряде. В 1943 году наш отряд был передислоцирован в Белоруссию. Как и местные отряды жили в лесах, в землянках. Бывало на заданиях приходилось спать и на сырой земле, и на деревьях, подолгу лежать в болотах, скрываясь от врага…Однажды лежать в болоте пришлось трое суток, у меня помимо воспаления начался страшный фурункулез, на теле не было живого места, по решению командование меня отправили в госпиталь в Торопец. В 1944 году моя партизанская деятельность была завершена.А мою боевую подругу Татьяну Макарову отправили на задание, с которого она не вернулась. После войны, ко мне заезжала ее мама. Война отняла у не только Таню, но и двух сыновей. Старший погиб на фронте, младшего, тринадцатилетним подростком немцы угнали в Германию, больше о нем она не слышала.
Курляндский котел: Тощих, полуживых немцев, вывозили «штабелями»… Едва придя в себя после тяжелой болезни, Евгения Андреевна стала помогать лечить раненых, ведь до войны она успела окончить два курса медицинского училища. По согласованию с командованием ее приняли на работу, и в трудовой книжке появилась новая запись:принята в подвижной полевой госпиталь на должность эвакуатора. Вскоре госпиталь направили эшелоном в Латвию, на Курляндское направление. Сначала в госпитале лечили наших солдат, снимали с поездов, привозили машинами.Раненых было очень много, ведь освобождение Латвии проходило при ожесточенном сопротивлении немцев. Известно о пяти серьёзных попытках наступления советских войск с целью ликвидации Курляндской группировки. Первая попытка пробить линию обороны немцев была предпринята в октябре 1944 года. Армии двух Прибалтийских фронтов вели бои на рубеже южнее Лиепая. Эта попытка, как и три последующих наступательных операции, были безуспешны, немцы отчаянно сопротивлялись. Только в январе 1945 года, по некоторым данным, наша армия в Курляндии потеряла до 40 тыс. солдат и 541 танк. Большие потери наши войска понесли и во время четвертой, Приекульской операции. Основу обороны противника составляли сотни танков, врытые в землю по башню. Разбить вражеские танки могли только бомбовыми ударами и крупнокалиберными орудиями, боеприпасов к которым катастрофически не хватало. Немцам удалось остановить наступление. Даже когда Германия капитулировала, группа армий «Курляндия» оказывала сопротивление советским войскам в Курляндском котле до 15 мая. В 1944-45 годах Курляндская группировка немцев составляла менее 30 дивизий неполного состава, всего около 200 тыс. человек.
- Однажды начальник госпиталя собрал всех сотрудников и сообщил, что нашим войскам сдалась большая курляндская группировка немцев,– рассказывает Евгения Андреевна.- В связи с этим пришел приказ из Москвы всех раненых советских солдат переправить в тыл, а в госпитале лечить пленных немцев. Они нужны были здоровыми, способными работать, восстанавливать разрушенную страну,и в конце декабря 1944 года начали принимать пленных немцев. На дворе стояла холодная зима. Приходилось вывозить из лесов больных, раненых, истощенных до полного изнеможения немцев на санках, грузили «штабелями», столько их было. На территории завода «Аврора» кроме нас дислоцировался еще один госпиталь, который тоже был забит до отказа.Медперсоналом новость о том, что надо лечить вражеских солдат была воспринята в штыки. Но приказ, есть приказ. Практически каждый из нас потерял за годы войны кого-то из близких, матерей, мужей, сыновей, и лечить после этого фашистов было морально очень тяжело. И, тем не менее, их лечили, кормили лучше чем сотрудников госпиталя, по повышенной норме, они получали, как наши офицеры доп.паек.Немцев было столько, что медперсонал не справлялся, начали выявлять среди них медиков, и они работали рука об руку с нашими врачами. Тех, кому помочь было невозможно и тех, кто не мог работать, отправляли на родину.Остальные работали на восстановлении города, в частности восстановили набережную Двины.Они очень быстро шли на поправку, привыкали к гражданской жизни. И вот ведь какова сущность нашего народа, когда их привозили раненых, истощенных, врачи, медсестры как-то не воспринимали их как врагов, к ним относились очень милосердно. С 1 января 1945 года я была переведена на должность старшего мед.статиста сортировочного эвакогоспиталя 4379, так теперь назывался госпиталь. Я занималась регистрацией немцев, давала разнарядки на работу, занималась отправкой на родину. Отвечала за распределение мест под захоронение военнопленных. Ведь многие получили такие серьезные ранения, что умирали. Хоронили их неподалеку. Местное население делало деревянные кресты, на них таблички с именем и фамилией. Случалось, что те, кто занимался захоронением, с ними не церемонились, люди еще помнили их зверства. Морозы стояли жуткие, и чтобы не рыть несколько могил, немцев хоронили в одной. Однажды приехали комиссия с проверкой из Германии, и обнаружили этот факт, и меня за это чуть не уволили, хотя понятно, что ответственность несли другие люди, но, тем не менее, назначили «стрелочником». Однако оценив мою работу, не уволили, а наоборот перевели на должность старшего инспектора по учету военно-пленных в Управление по делам военнопленных и интернированных МВД Латвийской ССР. Там мы приводили в порядок картотеку, в которой были собраны личные дела десятков тысяч немецких военнопленных, находившихся в Латвии, и тех, которые были отправлены на Родину. Работа очень трудоемкая и кропотливая.
На борьбу с бандитизмом: Помню, как-то раз, я ходила агитатором по квартирам перед выборами, и зашла в дом, где, как оказалось, прятались «лесные братья»…
В 1948 году меня, не спрашивая моего согласия, перевели в Рижский уголовный розыск секретарем-машинисткой. Ситуация в Риге была тяжелая, разгул послевоенного бандитизма, в городе прятались недобитые банды «лесных братьев».Нам приходилось работать практически сутками. Работали с 8 часов утра до 16.00, затем перерыв до 20.00, и опять на работу до полуночи. Наши сотрудники рисковали жизнью ежедневно, не редко погибали. Помню, как-то раз, я ходила агитатором по квартирам перед выборами, и зашла в дом, где, как оказалось, прятались «лесные братья». Женщина, у которой они жили, меня пожалела, и быстренько выпроводила. Передо мной встала дилемма: рассказать своим коллегам об этом или нет, я представила, что сейчас они отправятся их арестовывать, завяжется бой, и кто-то обязательно погибнет: ведь у нас людей было мало, и силы при таких столкновениях были не равные. Я пожалела своих ребят и промолчала. Многие латыши во время войны поддерживали немецкий режим, и не очень радовались освобождению. То и дело находили убитыми офицеров советской армии. Тем более они не хотели видеть русских на ключевых постах, помню как нашего начальника уголовного розыска, очень хорошего человека, фронтовика, подставили, обвинив в несоблюдении секретности. Его арестовали, избили до полусмерти, сделали инвалидом, и отправили в Сибирь. На должность начальника назначили латыша.
Мирная жизнь, несмотря на все тяготы, брала свое и вскоре Евгения Андреевна вышла замуж за летчика, с которым проследовала к месту службы. Родила и вырастила сына и дочь. У нее большой трудовой стаж, но те годы, когда она «работала» бойцом в партизанском отряде, занималась пленными немцами и служила в уголовном розыске, живы в памяти, несмотря на то, что прошло семьдесят лет. И хочется, чтобы боевой и трудовой подвиг наших ветеранов, их высокое чувство патриотизма, их сила духа, еще долгие годы служили примером подрастающему поколению. Марина Руденко
